1569 год.
Узурпатор не задержался у власти: всего через месяц сметен большой войной. Ему тридцать девять, княжне тридцать три.
около 500 слов
В начале четвертого месяца, когда холода отступают, Кагу узнала, что Оно Масацугу пойман в пещерах людьми Кондо.
Иэясу, когда ему об этом доложили, вспомнил за ним старый проступок, ложный донос против Ии Наотики, и повелел казнить его в долине.
«Это не была ложь, – мысленно возразила Кагу. – Масацугу сделал то, что должен был как смотритель, назначенный Имагавой». Наотика тогда действительно вел переговоры с Иэясу. А значит, Масацугу, докладывая об этом владыке края, был в своем праве. Иначе говоря, это князь Кондо отыскал предлог, чтобы избавиться от него и забрать замок Ии себе.
Но Масацугу, как видно, уже понимал, что его ждет. Он не пытался оправдываться и выслушал приговор с достоинством.
В седьмой день четвертого месяца его повели к месту казни, вверх по течению реки Ии, у Крабьего омута.
Услышав это известие, Кагу пустилась бегом.
– Сестра Юэн, постойте! – кричала Мина вслед, но она не слушала. Выскочила из монастыря, промчалась по меже среди полей, сухих, без илистой жижи, и бежала, не помня себя, на север, к Крабьему омуту.
Мимо особняка, где жили князья Ии, мимо тропинки, на которую когда-то по утрам выходили, окликая ее, служанки, мимо больших ворот, прочь, прочь, словно ручей по горному склону. навстречу, еще быстрее, чем Кагу, полноводная река Ии неслась к озеру.
«Эти волны больше никогда не вернутся», – думала Кагу.
Широко распахнув глаза под густыми прямыми бровями, она мчалась, словно вода. На ногах те же грубые сандалии. Только одно изменилось: бежать получалось медленнее, чем раньше. И одета она уже давно была по-другому, а монахиню в черной рясе трудно сравнить с горной речкой.
Все равно она бежала, словно ребенок, не обращая внимания, что прохожие смотрят. Ей хотелось еще раз увидеть Масацугу, пока он жив.
Возле Крабьего омута уже начали собираться люди. У реки стоял столб, сделанный из стволов бамбука, и были постелены доски – туда выставят голову.
Наконец появился Масацугу, связанный, под конвоем, тяжело переставляя ноги.
Селяне, пришедшие посмотреть, перешептывались, что двух его малолетних сыновей тоже приговорили к смерти – гнев Иэясу оказался сильнее, чем думали. Кагу горько вздохнула: и никто из влиятельных людей долины Ии не попросил, чтобы детей помиловали. Это лишний раз напомнило ей о том, сколько ненависти Масацугу успел против себя собрать.
«Вот, – подумала она, – вот что ты наделал».
Он хладнокровно расправлялся с каждым, в ком видел опасность, уничтожал противников одного за другим. Неужели не догадывался, что этим острым клинком ранит себя самого?
«Нет, ты знал. Знал, что у тебя в руках всего лишь меч, и не сумел жить иначе».
Ей не было его жаль; разве Кагу не поняла уже давно, какой он человек?
За месяцы, проведенные в бегах, его щеки ввалились, одежда была грязной, лицо заросло бородой, и только глаза блестели по-прежнему остро.
Люди князя Кондо узнали, кто такая Кагу, и решили, что она пришла за справедливостью – посмотреть, как врага ее рода настигнет возмездие. Они подтащили Масацугу и поставили перед ней. Кагу не знала, что ему сказать.
Тянулось молчание.
Потом палач, которому надоело ждать, объявил, что время вышло. Кагу испугалась: Масацугу ни разу не посмотрел в ее сторону. Ей уже казалось, что они больше не скажут друг другу ни слова в этом рождении, но тут...
– Жизнь коротка. Пусть я растаю, как облако, свой час встречая...
Кагу растерянно моргнула.
– Но если взгляд твой упадет на омраченный небосвод, пусть затуманится печалью.
Больше двадцати лет назад, отметив совершеннолетие и вернувшись в долину, Масацугу с важным видом прочел ей эти стихи. Картина давно минувшего всплыла перед глазами Кагу во всех красках, невероятно отчетливо. С какой смесью недоумения и любопытства она тогда на него смотрела: ишь, столичный франт приехал.
«А собственными стихами так со мной и не поделился».
Человеку, который стоял перед ней, оставалось жить пару минут, а ее губы отчего-то тронула улыбка.
– Ты не возражаешь против румян, Сабуро?
Масацугу отправился на эшафот, усмехаясь так же самодовольно, как всегда.
Таким был их последний разговор.
Тут я перечитываю соответствующий кусок первой главы и не знаю, просчет это или расчет: почему княжна воображает себя двадцать лет назад веселой и заинтересованной.
Узурпатор не задержался у власти: всего через месяц сметен большой войной. Ему тридцать девять, княжне тридцать три.
около 500 слов
В начале четвертого месяца, когда холода отступают, Кагу узнала, что Оно Масацугу пойман в пещерах людьми Кондо.
Иэясу, когда ему об этом доложили, вспомнил за ним старый проступок, ложный донос против Ии Наотики, и повелел казнить его в долине.
«Это не была ложь, – мысленно возразила Кагу. – Масацугу сделал то, что должен был как смотритель, назначенный Имагавой». Наотика тогда действительно вел переговоры с Иэясу. А значит, Масацугу, докладывая об этом владыке края, был в своем праве. Иначе говоря, это князь Кондо отыскал предлог, чтобы избавиться от него и забрать замок Ии себе.
Но Масацугу, как видно, уже понимал, что его ждет. Он не пытался оправдываться и выслушал приговор с достоинством.
В седьмой день четвертого месяца его повели к месту казни, вверх по течению реки Ии, у Крабьего омута.
Услышав это известие, Кагу пустилась бегом.
– Сестра Юэн, постойте! – кричала Мина вслед, но она не слушала. Выскочила из монастыря, промчалась по меже среди полей, сухих, без илистой жижи, и бежала, не помня себя, на север, к Крабьему омуту.
Мимо особняка, где жили князья Ии, мимо тропинки, на которую когда-то по утрам выходили, окликая ее, служанки, мимо больших ворот, прочь, прочь, словно ручей по горному склону. навстречу, еще быстрее, чем Кагу, полноводная река Ии неслась к озеру.
«Эти волны больше никогда не вернутся», – думала Кагу.
Широко распахнув глаза под густыми прямыми бровями, она мчалась, словно вода. На ногах те же грубые сандалии. Только одно изменилось: бежать получалось медленнее, чем раньше. И одета она уже давно была по-другому, а монахиню в черной рясе трудно сравнить с горной речкой.
Все равно она бежала, словно ребенок, не обращая внимания, что прохожие смотрят. Ей хотелось еще раз увидеть Масацугу, пока он жив.
Возле Крабьего омута уже начали собираться люди. У реки стоял столб, сделанный из стволов бамбука, и были постелены доски – туда выставят голову.
Наконец появился Масацугу, связанный, под конвоем, тяжело переставляя ноги.
Селяне, пришедшие посмотреть, перешептывались, что двух его малолетних сыновей тоже приговорили к смерти – гнев Иэясу оказался сильнее, чем думали. Кагу горько вздохнула: и никто из влиятельных людей долины Ии не попросил, чтобы детей помиловали. Это лишний раз напомнило ей о том, сколько ненависти Масацугу успел против себя собрать.
«Вот, – подумала она, – вот что ты наделал».
Он хладнокровно расправлялся с каждым, в ком видел опасность, уничтожал противников одного за другим. Неужели не догадывался, что этим острым клинком ранит себя самого?
«Нет, ты знал. Знал, что у тебя в руках всего лишь меч, и не сумел жить иначе».
Ей не было его жаль; разве Кагу не поняла уже давно, какой он человек?
За месяцы, проведенные в бегах, его щеки ввалились, одежда была грязной, лицо заросло бородой, и только глаза блестели по-прежнему остро.
Люди князя Кондо узнали, кто такая Кагу, и решили, что она пришла за справедливостью – посмотреть, как врага ее рода настигнет возмездие. Они подтащили Масацугу и поставили перед ней. Кагу не знала, что ему сказать.
Тянулось молчание.
Потом палач, которому надоело ждать, объявил, что время вышло. Кагу испугалась: Масацугу ни разу не посмотрел в ее сторону. Ей уже казалось, что они больше не скажут друг другу ни слова в этом рождении, но тут...
– Жизнь коротка. Пусть я растаю, как облако, свой час встречая...
Кагу растерянно моргнула.
– Но если взгляд твой упадет на омраченный небосвод, пусть затуманится печалью.
Больше двадцати лет назад, отметив совершеннолетие и вернувшись в долину, Масацугу с важным видом прочел ей эти стихи. Картина давно минувшего всплыла перед глазами Кагу во всех красках, невероятно отчетливо. С какой смесью недоумения и любопытства она тогда на него смотрела: ишь, столичный франт приехал.
«А собственными стихами так со мной и не поделился».
Человеку, который стоял перед ней, оставалось жить пару минут, а ее губы отчего-то тронула улыбка.
– Ты не возражаешь против румян, Сабуро?
Масацугу отправился на эшафот, усмехаясь так же самодовольно, как всегда.
Таким был их последний разговор.
Тут я перечитываю соответствующий кусок первой главы и не знаю, просчет это или расчет: почему княжна воображает себя двадцать лет назад веселой и заинтересованной.
@темы: кафтан всеславура, румяна и меч
превед медвед
span class='quote_text'>Иначе говоря, это князь Кондо отыскал предлог, чтобы избавиться от него и забрать замок Ии себе.
Дался им всем этот замок...
Кагу не знала, что ему сказать.
и в самом деле - что тут скажешь.
Кроме стихов, в самом деле, нечего.
А рыба над ним не вилась, или Кагу просто не смотрела?<
1) почему Кагу бежит сонаправленно течению, если повели к месту казни, вверх по течению реки Ии
2) точно ли в начале повести стихи были те же, уместные на краю могилы и не своего сочинения?
Пусть я растаю, как облако
1) Спасибо, я где-то лажанулась. Насколько помню местность, от монастыря к омуту Кагу должна бежать противонаправленно течению, а в первой главе бежала от княжеского дома к монастырю в другую сторону сонаправленно. Пойду искать косяк (если он есть, а не просто река текла "рядом" или "мимо", что на мой взгляд не подразумевает направления).
2) Стихи те же. Автор выкрутилась, чтобы самой не сочинять на классическом японском, а то и правда получится хуже, чем у предков.
Да, мне тоже кажется, что в первой главе эти стихи немножко ни с фига. Вдобавок и здесь они меня слегка задевают: превращение в туман и облака у средневековых товарищей - это кремация, а Масацугу прекрасно знает, что его бросят без похорон.
SilverSable, авторская позиция про замок будет послезавтра, в последнем фрагменте.
Рыба да, почему-то не упомянулась, хотя она иногда и днем показывается...
А еще этот берег - место, где я не была в своих поездках; бегала вокруг, но недостаточно осознанно. Речку переформатировали, и сейчас где-то там есть мост, и известно, что актер из сериала, когда был в долине с визитом, выходил на этот мост постоять. Кажется, мне тоже надо.