Ах, вы спрятали мальчика и обрадовались? Ну ничего, девочку не спрячете.
Прошло несколько лет, ей где-то пятнадцать-шестнадцать, претенденту двадцать один-два. Невыносимо хочется взять обоих за шиворот и потрясти; увы, оба действуют единственно возможным для себя образом.
около 1,5К слов
События разворачивались быстрее, чем ожидала Кагу. Отец Масацугу, Идзуми-но-ками Масанао, страдал язвой и отошел от дел, но тут, превозмогая болезнь, отправился в столицу края. Князю он объяснил, что едет за разрешением передать сыну главенство в семье и должность советника. Тот опасался за его здоровье, не хотел отпускать, но не выдержал слезной мольбы Идзуми уважить его последнюю просьбу и согласился.
Однако Идзуми получил от владыки края не просто разрешение для Масацугу наследовать дела. Он привез из столицы нечто выдающееся: указ, который повелевал женить Масацугу на княжне.
Эта новость вызвала в княжеском доме переполох.
Стало быть, Идзуми почувствовал, что дни его сочтены, отбросил остатки щепетильности и перестал выбирать средства? Он действовал еще более бесцеремонно, чем всегда; князь онемел от возмущения – но против высочайшего указа ничего не мог поделать.
– Что здесь за сутолока? – спросил он.
Во дворе княжеского дома, где обычно было тихо, раздалось мычание волов и конское ржание. Сзади за этой процессией наблюдала Кагу; она возвращалась с прогулки в аббатство и по дороге увидела, что к замку со стороны поместья Оно одна за другой тянутся повозки.
Вереницу нарядных лакированных экипажей возглавлял не кто иной как Масацугу.
– Отец передал мне права главы семьи и пост советника, и я прибыл засвидетельствовать свое почтение.
Одет он был не в рубашку и широкие штаны, как всегда, но и не при полном параде, как для совета, а в кафтан с мелко вышитыми семейными гербами.
Служанки переглядывались: вот и настал тот самый день.
Груз можно было угадать, не открывая – во всех этих сундуках и корзинах, которых хватит, чтобы заполнить две-три комнаты, лежала, без сомнения, всевозможная женская утварь и наряды.
«Словно свадебный поезд», – подумала Кагу.
Приданое обычно готовит семья невесты. Если семья жениха взяла на себя все расходы, значит, там всерьез добиваются этой свадьбы.
Вот все и решилось. Кагу, женщина, должна будет подчиниться указу владыки края. Ее мужем станет не Камэнодзё, а Сабуродзаэмон Масацугу.
Масацугу неторопливо обернулся. Едва увидев его самодовольное лицо, Кагу отпрянула, и ноги сами понесли ее прочь.
– Княжна, постойте!
– Кагу, ты куда!
Кагу бежала. Она выскочила со двора, промчалась по меже среди полей, сухих и пепельно-серых, и бежала, бежала, не помня себя, на юг. Не слушала, как ее окликают женщины, не ждала пустившихся вдогонку слуг, только бежала, стиснув зубы. Прочь, прочь, словно ручей по горному склону.
Широко распахнув глаза под невыщипанными бровями – так она ими и не занималась, – бежала, словно вода. На ногах, как обычно, соломенные сандалии. После обеда она собиралась кататься верхом и надела штаны; кто бы мог подумать, что сейчас в них окажется удобнее бежать.
«Камэнодзё!» – мысленно звала она.
Когда показалась река Дзингудэра, ей стало жаль, что нельзя подняться вверх по течению прямо к нему, в Синано. Словно речной змей, который здесь жил и однажды до того разбушевался, что взлетел на небо. Не как к возлюбленному, а просто захотелось его увидеть. Камэнодзё всегда представлялся ей таким, как в страшную зимнюю ночь, когда они расстались, ни на день не повзрослел. Не оттого ли она не выщипывала брови? Не оттого ли, отметив совершеннолетие, по-прежнему не чернила зубы и не желала становиться взрослой?
Но сколько бы она одна ни упиралась, время не остановишь. Драконы не взлетали в небеса. Вода в реке мчалась неудержимо.
Кагу бежала и бежала, пока не оказалась снова у ворот аббатства. Переводя дыхание, она подошла к ограде вокруг колодца.
Зима, самое начало года. Аббатство окружали рисовые поля, на которых еще никто не готовился к пахоте, не пускал воду, там было пусто. За ними, сколько хватает глаз, тянулась твердая земля под просо. Даже на грядах с имбирем, хотя его собирают зимой, не было ярких красок, чтобы остановить взгляд.
И посреди этого два дерева у священного колодца, мандарины-татибана, оставались зелеными и глянцевыми. Они тоже не изменились с тех пор, как Кагу была ребенком.
Кагу осторожно коснулась их листвы. Самые крупные из листьев были длиннее, чем ее пальцы. «Плоды, вечно благоуханные», символ вечной жизни. В древние времена император Суйнин отправил своего слугу Тадзимамори за ними в страну бессмертных. Нездешнее волшебное лекарство; кто вкусит их, не постареет и не умрет.
«А я – эликсир бессмертия для княжеского рода?» – подумала Кагу.
Ей были страшны эти деревья, непостижимо, почему все засохло и поблекло, и только их одни зима обходит стороной. Не это ли доказательство, что они не из нашего мира?
– Княжна, – окликнули ее.
Не оборачиваясь, она знала, что это за толпа приближается с шумом множества шагов.
Масацугу, видимо, не хотел ее смущать. К колодцу подошел только он один.
Кагу отпустила ветвь мандарина и положила руку на край колодца.
– В правление императора Итидзё здесь появился на свет будущий князь Томоясу. Ты об этом знаешь, Сабуро?
Масацугу поднял брови. О происхождении первого князя Ии знали все в долине, а может быть, ему надоело, что Кагу продолжает звать его детским именем.
– Двенадцатый потомок Фудзивары Каматари, светлейший Томоскэ, правитель области Биттю, был назначен губернатором в наши края и по дороге в первый день нового года посетил этот храм. И подобрал мальчика.
– Но есть предание, что он явился из колодца.
– Выдумки древних, так не бывает.
Кагу удивилась: чтобы подданный князей Ии говорил об их предках почти пренебрежительно.
– Князь Томоясу был найденышем. Иными словами, история Ии начинается с эпохи государя Итидзё. А моя семья – потомки второго сына императора Бидацу. Мы оттого и можем брать себе губернаторские титулы – Идзуми-но-ками, Тадзима-но-ками, – что нам это позволяет происхождение и прошлые заслуги. Мой род гораздо древнее.
– Вот как ты к нам относишься?
На ее спокойный вопрос Масацугу моргнул, опешив, но тут же заулыбался:
– Сложно вас обезоружить, сударыня. Даже мой отец побаивается вас. Можно не принимать в расчет князя Наомори с его мягким нравом, можно не опасаться господина старого князя, но вы – настоящая загадка, тайна в сто раз глубже, чем этот колодец.
– И правда, тебя всегда занимали вещи, которые я вижу.
Масацугу кивнул:
– Мне хотелось узнать, действительно ли вы пророк. Если у вас такой же дар, что у жриц в храме Исэ, лучше не переходить вам дорогу. Ведь тогда, какие бы коварные планы мы ни задумали, вы увидите насквозь все, что несет угрозу для княжества. Должен признаться, в ночь, когда хоронили почтенного Хикодзиро, я едва решился с вами заговорить. Мне было страшно.
– Страшно?
– Вдруг вы не совсем человек, – ни на кого другого он не смотрел так, как сейчас на нее, в его глазах сквозил ужас. – Помните, когда в долину прибыл поэт Сюбаку, вы изволили сказать, что будет дождь? Что со стороны тракта идет черная туча.
День, когда она предупреждала аббата о дожде.
– Так и было: с той стороны в долину Ии приближалась беда. Сюбаку был подослан владыкой края как разведчик. Ваш дядя Хикодзиро, сговорившись с родичами, готовился воевать с Такэдой без высочайшего разрешения, его подозревали в измене.
– И ты хочешь сказать, что я приняла опасность за дождевую тучу?
– Именно.
Масацугу шагнул к ней. Удивительно: разговаривая с этим человеком, Кагу чувствовала холодную ясность, словно ее ум остужала вода глубоких подземных источников.
– Тогда я подумал: пока у княжества есть вы, у него есть эликсир бессмертия. Значит и нашему роду, чтобы выжить, необходима эта благодать. «Плоды, вечно благоуханные», – от его движения чуть заметно повеяло соком хурмы, которым защищают шелковую одежду от моли; Кагу поняла, что этот кафтан он надевал нечасто. – Не нужно быть императором, чтобы о них мечтать.
Кагу заметила, что гербы, вышитые на его одежде, это не павлония. Его семья, поступив на службу князьям Ии, отделилась от боковой ветви Оно из Тоёды, а у них павлония на гербе. Идзуми-но-ками тоже носил павлонию. А сейчас на плечах у Масацугу она видела так хорошо знакомые ей мандарины.
– В свое время Оно состояли в родстве с родом Татибана, мандарин-татибана часто был нашим гербом. В здешних краях мы живем еще с тех веков, когда сюда был сослан канцлер Оно-но Такамура. А значит ничто не мешает нам воспользоваться случаем и вернуться к истокам.
Воспользоваться случаем, разумеется, означало жениться на Кагу и войти в княжескую семью. Ради этого он нарочно поменял герб на княжеский.
Масацугу сунул руку за пазуху и, выдыхая пар, достал маленькую коробочку румян. На лаковой крышке золотом и черепаховым панцирем был выложен рисунок. Кагу ахнула: узор изображал не что иное как ветку и плод мандарина. Плод бессмертия.
– Это необычные румяна, шафран из провинции Мусасино. Оттенок другой, чем у северных сортов.
– Зачем они мне?
– Я слышал от княгини, что вы до сих пор не хотите ни краситься, ни чернить зубы. Не пора ли уже одуматься?
Пора одуматься – стало быть Масацугу считал, что она не красится в знак верности Камэнодзё.
Кагу вгляделась в шкатулку на его ладони. Эту мозаику с ветвью мандарина нужно было заранее заказать из Киото или у приехавшего оттуда искусного ювелира.
– Так не годится, Сабуро. Так нельзя.
– Вы их не возьмете?
– Не в этом дело, тебе тоже нельзя. Я ведь говорила: воин не должен иметь при себе румяна, ни на минуту.
Кагу не забыла отрубленную голову – все, что осталось от дяди, – и то, как мать закрашивала это потемневшее лицо белилами и румянами. Румяна для воина не означают ничего, кроме смерти.
– Однако о нашем браке распорядился сам владыка края. Даже вы не можете его ослушаться.
– Я и не собираюсь. Но ты – так не годится.
Не потому, что Масацугу был ей противен. Карп, который плавал в небе вместо черных туч, словно белая лента – она не знала, что это такое, но что-то нехорошее. Как объяснить словами, что дело в нем, а не в Масацугу?
Отчего она их видит, эти вещи, которых не видит никто другой?
Неизъяснимые чувства захлестнули ее, не давая дышать. А лицо Масацугу оцепенело: он, конечно, решил, что его самого отвергли, и был в гневе.
– Извольте взять.
– Не хочу.
– Сударыня!
– Не хочу. Мне не нужны румяна.
– Что же вам нужно?
– Меч.
Взгляд Масацугу был разгоряченным, но тут его лицо резко побледнело.
– Убери румяна и дай мне меч, Масацугу. Вот этот, что у тебя на поясе.
С этими словами Кагу подскочила к нему и выхватила меч, стремительно, словно не сама, а кто-то другой. Клинок тускло блеснул в ее руке, как луна между облаками, и взвился в воздух.
Стоящие поодаль слуги Оно ахнули, Кагу даже не обернулась.
– Что здесь происходит? – раздался голос аббата. Ему, наверно, сказали монахи, и он прибежал, едва попав ногами в сандалии.
Если объяснять, он ее остановит. Кагу, не раздумывая, ухватила свои распущенные волосы, зажмурилась и с силой провела по ним мечом у корня. Движение было чужим, будто в нее кто-то вселился.
Раздался стон, похожий на сдавленный крик. Она открыла глаза – Масацугу стоял и смотрел, вытаращившись, словно кукла, неспособная даже моргнуть:
– Ваши волосы...
Волосы Кагу были обрезаны так, что едва доставали до плеч.
– Дядюшка, вы как раз вовремя, – не обращая внимания на шорох, с которым при каждом движении падали пряди, Кагу взглянула в лицо аббату; он шел к ней, сурово хмурясь. – Вы свидетель: сейчас перед вами Кагу, дочь Ии Наомори, приняла постриг. С завтрашнего дня я хочу следовать за вами в служении Будде. Не откажитесь стать моим наставником.
Тот посмотрел на длинные черные волосы у нее под ногами и закричал:
– Неразумная девчонка! Что скажет твой отец, когда узнает!
– Действительно, что же он скажет? – Кагу сама не заметила, как начала смеяться в голос. Ей было приятно даже слушать брань.
Она приняла постриг. По собственной воле, не где-нибудь, а перед колодцем, святыней княжества. Отказалась от мирских радостей, а чувствовала такую свободу, словно всю жизнь была стянута тесным поясом и наконец его сбросила.
– Я нехорошо с тобой обошлась, Масацугу. Но румяна мне не понадобятся, – она вернула ему меч. – Я не буду краситься до конца своих дней.
Даже на прикосновение ее пальцев он не ответил и остолбенело молчал. Ей стало самую чуточку жаль его, а где-то и себя. Белый карп, который появлялся, когда Масацугу был рядом – если бы не это, Кагу, наверно, не ответила бы так грубо на сватовство. Но руки вскинулись сами собой...
Краем глаза она увидела блестящую зелень мандаринов.
«Плоды, вечно благоуханные».
Золотые потусторонние плоды, которые должны давать людям бессмертие, и княжеству тоже. Ею словно управляла чужая воля.
«Теперь мне никогда не знать румян», – подумала Кагу.
Вот как это выглядело на обложке к первому изданию. Не знаю - по-моему, из двух мечей проще отобрать не длинный, который подвешен на боку, а короткий, который заткнут за пояс; тем более, вес у длинного меча не тот, чтобы слабая дева им размахивала одной рукой.
Зато рыбу очень трогательно пристроили ей на рукав.
Прошло несколько лет, ей где-то пятнадцать-шестнадцать, претенденту двадцать один-два. Невыносимо хочется взять обоих за шиворот и потрясти; увы, оба действуют единственно возможным для себя образом.
около 1,5К слов
События разворачивались быстрее, чем ожидала Кагу. Отец Масацугу, Идзуми-но-ками Масанао, страдал язвой и отошел от дел, но тут, превозмогая болезнь, отправился в столицу края. Князю он объяснил, что едет за разрешением передать сыну главенство в семье и должность советника. Тот опасался за его здоровье, не хотел отпускать, но не выдержал слезной мольбы Идзуми уважить его последнюю просьбу и согласился.
Однако Идзуми получил от владыки края не просто разрешение для Масацугу наследовать дела. Он привез из столицы нечто выдающееся: указ, который повелевал женить Масацугу на княжне.
Эта новость вызвала в княжеском доме переполох.
Стало быть, Идзуми почувствовал, что дни его сочтены, отбросил остатки щепетильности и перестал выбирать средства? Он действовал еще более бесцеремонно, чем всегда; князь онемел от возмущения – но против высочайшего указа ничего не мог поделать.
– Что здесь за сутолока? – спросил он.
Во дворе княжеского дома, где обычно было тихо, раздалось мычание волов и конское ржание. Сзади за этой процессией наблюдала Кагу; она возвращалась с прогулки в аббатство и по дороге увидела, что к замку со стороны поместья Оно одна за другой тянутся повозки.
Вереницу нарядных лакированных экипажей возглавлял не кто иной как Масацугу.
– Отец передал мне права главы семьи и пост советника, и я прибыл засвидетельствовать свое почтение.
Одет он был не в рубашку и широкие штаны, как всегда, но и не при полном параде, как для совета, а в кафтан с мелко вышитыми семейными гербами.
Служанки переглядывались: вот и настал тот самый день.
Груз можно было угадать, не открывая – во всех этих сундуках и корзинах, которых хватит, чтобы заполнить две-три комнаты, лежала, без сомнения, всевозможная женская утварь и наряды.
«Словно свадебный поезд», – подумала Кагу.
Приданое обычно готовит семья невесты. Если семья жениха взяла на себя все расходы, значит, там всерьез добиваются этой свадьбы.
Вот все и решилось. Кагу, женщина, должна будет подчиниться указу владыки края. Ее мужем станет не Камэнодзё, а Сабуродзаэмон Масацугу.
Масацугу неторопливо обернулся. Едва увидев его самодовольное лицо, Кагу отпрянула, и ноги сами понесли ее прочь.
– Княжна, постойте!
– Кагу, ты куда!
Кагу бежала. Она выскочила со двора, промчалась по меже среди полей, сухих и пепельно-серых, и бежала, бежала, не помня себя, на юг. Не слушала, как ее окликают женщины, не ждала пустившихся вдогонку слуг, только бежала, стиснув зубы. Прочь, прочь, словно ручей по горному склону.
Широко распахнув глаза под невыщипанными бровями – так она ими и не занималась, – бежала, словно вода. На ногах, как обычно, соломенные сандалии. После обеда она собиралась кататься верхом и надела штаны; кто бы мог подумать, что сейчас в них окажется удобнее бежать.
«Камэнодзё!» – мысленно звала она.
Когда показалась река Дзингудэра, ей стало жаль, что нельзя подняться вверх по течению прямо к нему, в Синано. Словно речной змей, который здесь жил и однажды до того разбушевался, что взлетел на небо. Не как к возлюбленному, а просто захотелось его увидеть. Камэнодзё всегда представлялся ей таким, как в страшную зимнюю ночь, когда они расстались, ни на день не повзрослел. Не оттого ли она не выщипывала брови? Не оттого ли, отметив совершеннолетие, по-прежнему не чернила зубы и не желала становиться взрослой?
Но сколько бы она одна ни упиралась, время не остановишь. Драконы не взлетали в небеса. Вода в реке мчалась неудержимо.
Кагу бежала и бежала, пока не оказалась снова у ворот аббатства. Переводя дыхание, она подошла к ограде вокруг колодца.
Зима, самое начало года. Аббатство окружали рисовые поля, на которых еще никто не готовился к пахоте, не пускал воду, там было пусто. За ними, сколько хватает глаз, тянулась твердая земля под просо. Даже на грядах с имбирем, хотя его собирают зимой, не было ярких красок, чтобы остановить взгляд.
И посреди этого два дерева у священного колодца, мандарины-татибана, оставались зелеными и глянцевыми. Они тоже не изменились с тех пор, как Кагу была ребенком.
Кагу осторожно коснулась их листвы. Самые крупные из листьев были длиннее, чем ее пальцы. «Плоды, вечно благоуханные», символ вечной жизни. В древние времена император Суйнин отправил своего слугу Тадзимамори за ними в страну бессмертных. Нездешнее волшебное лекарство; кто вкусит их, не постареет и не умрет.
«А я – эликсир бессмертия для княжеского рода?» – подумала Кагу.
Ей были страшны эти деревья, непостижимо, почему все засохло и поблекло, и только их одни зима обходит стороной. Не это ли доказательство, что они не из нашего мира?
– Княжна, – окликнули ее.
Не оборачиваясь, она знала, что это за толпа приближается с шумом множества шагов.
Масацугу, видимо, не хотел ее смущать. К колодцу подошел только он один.
Кагу отпустила ветвь мандарина и положила руку на край колодца.
– В правление императора Итидзё здесь появился на свет будущий князь Томоясу. Ты об этом знаешь, Сабуро?
Масацугу поднял брови. О происхождении первого князя Ии знали все в долине, а может быть, ему надоело, что Кагу продолжает звать его детским именем.
– Двенадцатый потомок Фудзивары Каматари, светлейший Томоскэ, правитель области Биттю, был назначен губернатором в наши края и по дороге в первый день нового года посетил этот храм. И подобрал мальчика.
– Но есть предание, что он явился из колодца.
– Выдумки древних, так не бывает.
Кагу удивилась: чтобы подданный князей Ии говорил об их предках почти пренебрежительно.
– Князь Томоясу был найденышем. Иными словами, история Ии начинается с эпохи государя Итидзё. А моя семья – потомки второго сына императора Бидацу. Мы оттого и можем брать себе губернаторские титулы – Идзуми-но-ками, Тадзима-но-ками, – что нам это позволяет происхождение и прошлые заслуги. Мой род гораздо древнее.
– Вот как ты к нам относишься?
На ее спокойный вопрос Масацугу моргнул, опешив, но тут же заулыбался:
– Сложно вас обезоружить, сударыня. Даже мой отец побаивается вас. Можно не принимать в расчет князя Наомори с его мягким нравом, можно не опасаться господина старого князя, но вы – настоящая загадка, тайна в сто раз глубже, чем этот колодец.
– И правда, тебя всегда занимали вещи, которые я вижу.
Масацугу кивнул:
– Мне хотелось узнать, действительно ли вы пророк. Если у вас такой же дар, что у жриц в храме Исэ, лучше не переходить вам дорогу. Ведь тогда, какие бы коварные планы мы ни задумали, вы увидите насквозь все, что несет угрозу для княжества. Должен признаться, в ночь, когда хоронили почтенного Хикодзиро, я едва решился с вами заговорить. Мне было страшно.
– Страшно?
– Вдруг вы не совсем человек, – ни на кого другого он не смотрел так, как сейчас на нее, в его глазах сквозил ужас. – Помните, когда в долину прибыл поэт Сюбаку, вы изволили сказать, что будет дождь? Что со стороны тракта идет черная туча.
День, когда она предупреждала аббата о дожде.
– Так и было: с той стороны в долину Ии приближалась беда. Сюбаку был подослан владыкой края как разведчик. Ваш дядя Хикодзиро, сговорившись с родичами, готовился воевать с Такэдой без высочайшего разрешения, его подозревали в измене.
– И ты хочешь сказать, что я приняла опасность за дождевую тучу?
– Именно.
Масацугу шагнул к ней. Удивительно: разговаривая с этим человеком, Кагу чувствовала холодную ясность, словно ее ум остужала вода глубоких подземных источников.
– Тогда я подумал: пока у княжества есть вы, у него есть эликсир бессмертия. Значит и нашему роду, чтобы выжить, необходима эта благодать. «Плоды, вечно благоуханные», – от его движения чуть заметно повеяло соком хурмы, которым защищают шелковую одежду от моли; Кагу поняла, что этот кафтан он надевал нечасто. – Не нужно быть императором, чтобы о них мечтать.
Кагу заметила, что гербы, вышитые на его одежде, это не павлония. Его семья, поступив на службу князьям Ии, отделилась от боковой ветви Оно из Тоёды, а у них павлония на гербе. Идзуми-но-ками тоже носил павлонию. А сейчас на плечах у Масацугу она видела так хорошо знакомые ей мандарины.
– В свое время Оно состояли в родстве с родом Татибана, мандарин-татибана часто был нашим гербом. В здешних краях мы живем еще с тех веков, когда сюда был сослан канцлер Оно-но Такамура. А значит ничто не мешает нам воспользоваться случаем и вернуться к истокам.
Воспользоваться случаем, разумеется, означало жениться на Кагу и войти в княжескую семью. Ради этого он нарочно поменял герб на княжеский.
Масацугу сунул руку за пазуху и, выдыхая пар, достал маленькую коробочку румян. На лаковой крышке золотом и черепаховым панцирем был выложен рисунок. Кагу ахнула: узор изображал не что иное как ветку и плод мандарина. Плод бессмертия.
– Это необычные румяна, шафран из провинции Мусасино. Оттенок другой, чем у северных сортов.
– Зачем они мне?
– Я слышал от княгини, что вы до сих пор не хотите ни краситься, ни чернить зубы. Не пора ли уже одуматься?
Пора одуматься – стало быть Масацугу считал, что она не красится в знак верности Камэнодзё.
Кагу вгляделась в шкатулку на его ладони. Эту мозаику с ветвью мандарина нужно было заранее заказать из Киото или у приехавшего оттуда искусного ювелира.
– Так не годится, Сабуро. Так нельзя.
– Вы их не возьмете?
– Не в этом дело, тебе тоже нельзя. Я ведь говорила: воин не должен иметь при себе румяна, ни на минуту.
Кагу не забыла отрубленную голову – все, что осталось от дяди, – и то, как мать закрашивала это потемневшее лицо белилами и румянами. Румяна для воина не означают ничего, кроме смерти.
– Однако о нашем браке распорядился сам владыка края. Даже вы не можете его ослушаться.
– Я и не собираюсь. Но ты – так не годится.
Не потому, что Масацугу был ей противен. Карп, который плавал в небе вместо черных туч, словно белая лента – она не знала, что это такое, но что-то нехорошее. Как объяснить словами, что дело в нем, а не в Масацугу?
Отчего она их видит, эти вещи, которых не видит никто другой?
Неизъяснимые чувства захлестнули ее, не давая дышать. А лицо Масацугу оцепенело: он, конечно, решил, что его самого отвергли, и был в гневе.
– Извольте взять.
– Не хочу.
– Сударыня!
– Не хочу. Мне не нужны румяна.
– Что же вам нужно?
– Меч.
Взгляд Масацугу был разгоряченным, но тут его лицо резко побледнело.
– Убери румяна и дай мне меч, Масацугу. Вот этот, что у тебя на поясе.
С этими словами Кагу подскочила к нему и выхватила меч, стремительно, словно не сама, а кто-то другой. Клинок тускло блеснул в ее руке, как луна между облаками, и взвился в воздух.
Стоящие поодаль слуги Оно ахнули, Кагу даже не обернулась.
– Что здесь происходит? – раздался голос аббата. Ему, наверно, сказали монахи, и он прибежал, едва попав ногами в сандалии.
Если объяснять, он ее остановит. Кагу, не раздумывая, ухватила свои распущенные волосы, зажмурилась и с силой провела по ним мечом у корня. Движение было чужим, будто в нее кто-то вселился.
Раздался стон, похожий на сдавленный крик. Она открыла глаза – Масацугу стоял и смотрел, вытаращившись, словно кукла, неспособная даже моргнуть:
– Ваши волосы...
Волосы Кагу были обрезаны так, что едва доставали до плеч.
– Дядюшка, вы как раз вовремя, – не обращая внимания на шорох, с которым при каждом движении падали пряди, Кагу взглянула в лицо аббату; он шел к ней, сурово хмурясь. – Вы свидетель: сейчас перед вами Кагу, дочь Ии Наомори, приняла постриг. С завтрашнего дня я хочу следовать за вами в служении Будде. Не откажитесь стать моим наставником.
Тот посмотрел на длинные черные волосы у нее под ногами и закричал:
– Неразумная девчонка! Что скажет твой отец, когда узнает!
– Действительно, что же он скажет? – Кагу сама не заметила, как начала смеяться в голос. Ей было приятно даже слушать брань.
Она приняла постриг. По собственной воле, не где-нибудь, а перед колодцем, святыней княжества. Отказалась от мирских радостей, а чувствовала такую свободу, словно всю жизнь была стянута тесным поясом и наконец его сбросила.
– Я нехорошо с тобой обошлась, Масацугу. Но румяна мне не понадобятся, – она вернула ему меч. – Я не буду краситься до конца своих дней.
Даже на прикосновение ее пальцев он не ответил и остолбенело молчал. Ей стало самую чуточку жаль его, а где-то и себя. Белый карп, который появлялся, когда Масацугу был рядом – если бы не это, Кагу, наверно, не ответила бы так грубо на сватовство. Но руки вскинулись сами собой...
Краем глаза она увидела блестящую зелень мандаринов.
«Плоды, вечно благоуханные».
Золотые потусторонние плоды, которые должны давать людям бессмертие, и княжеству тоже. Ею словно управляла чужая воля.
«Теперь мне никогда не знать румян», – подумала Кагу.
Вот как это выглядело на обложке к первому изданию. Не знаю - по-моему, из двух мечей проще отобрать не длинный, который подвешен на боку, а короткий, который заткнут за пояс; тем более, вес у длинного меча не тот, чтобы слабая дева им размахивала одной рукой.
Зато рыбу очень трогательно пристроили ей на рукав.
@темы: кафтан всеславура, румяна и меч
-
-
12.06.2019 в 20:59теория заговора: пижонские ножны у недлинного меча – длинные
-
-
12.06.2019 в 21:06Например, она может быть похожа на зловещий пар над котлом с колдовским варевом, не белой полосой, а белесым маревом.
Или я не так понял намек, на самом деле героиня заблуждается, и правильная ассоциация – с белым пушистым драконом?
-
-
12.06.2019 в 21:16Хрень не то чтобы очевидно угрожающая, ничего особенного не делает, только летает над душой. И не то чтобы пушистая - все-таки мы не в "Унесенных призраками", - но отношения хрени с княжной получат развитие к финалу.
Одного я не понимаю: откуда автор ее взяла; чего я не знаю про семейство Оно, откуда у них рыба. Был там один каллиграф с лягушкой, но лягушка не летала.
А теория заговора с мечом - это уже что-то по Фрейду, я не хочу думать в эту сторону
Или ты в том смысле, что на картинке как раз вакидзаси, а длинный меч еще длиннее?
-
-
13.06.2019 в 04:19Спасибо тебе за переводы!
Тут щас подумала фанатскую теорию про "рыбу": что это неупокоенный дух предка, или хранителя рода, которого разучились слышать, потому что ни у кого не стало к этому дара, и он вылинял в бессловесное непойми что. (представила себе _двух_ уплывающих рыб в финале, поёжилась)
А вот это я узрела в собственном браузере: вот ведь дорогое мрзд "срифмовало"
-
-
13.06.2019 в 11:32Может, еще выяснится однажды, почему в такой, а не в другой. Я над этим размышляла и сначала пришла к выводу, что она сама сочинила, потому что если бы на эту тему был канон, то она разжевала бы его словами: про кармическую связь Оно с колодцами через канцлера Такамуру, например, подробно расписано. Но, с другой стороны, про Тадзиму и Тадзимамори не расписано (потому что и так понятно? Или потому что это была первая базовая отправная точка - вот автор открывает исторические источники, видит слово "Тадзима", видит мандарин на гербе и понимает, что главными героями у нее будут неудачливый искатель бессмертия и дева-эликсир)...
Срифмовалось здорово, мироздание умеет. А помнишь, ты меня спрашивала, не боюсь ли я ненароком пришаманить рыбу - можно считать, что пришаманила и запустила летать в переводы.
-
-
13.06.2019 в 12:17можно считать, что пришаманила и запустила летать в переводы.
Отлично же летает!
-
-
13.06.2019 в 12:31-
-
13.06.2019 в 12:33-
-
13.06.2019 в 16:31Ага. Теория заговора: героиня угадала, что длинные ножны обоих мечей призваны обмануть встречного разбойника, так что точным движением свистнула нужный, короткий меч. Осталось объяснить, зачем художник выбрал кадр, на котором кротость меча еще не видна.
-
-
21.07.2019 в 14:56Карп ее пугает непонятностью; но он и мне непонятен, и то, что будет вместо объяснения nan-says.diary.ru/p217950559.htm, меня не устраивает.
Почему обида - ответить на предложение руки и сердца тем, что уходишь в монастырь (примерно как "чем за тебя, лучше с моста в реку")? Обрезать волосы собственным мечом жениха? Не знаю, по-моему издевательство. А словами он бы ее просто не стал слушать, потому что указ Имагавы.
-
-
21.07.2019 в 15:47-
-
21.07.2019 в 16:03-
-
21.07.2019 в 16:11-
-
21.07.2019 в 16:18Комплексует? Мне в голову не пришло, но очень может быть! Испуганный человек запросто начинает выглядеть надменным. (Тогда еще более грустно).
-
-
22.07.2019 в 05:38-
-
22.07.2019 в 06:25внезапно узнала себя во "время оно", заржала в голос, нет, даже в два голоса...
-
-
22.07.2019 в 06:41-
-
22.07.2019 в 06:47А если, не дай бог, достанется, тогда что же - непонятно, как вообще это пережить?-
-
22.07.2019 в 11:23зелёным мандарином по голове стукнуловысшие силы надоумили?-
-
22.07.2019 в 23:02Насчет великого стратега: я согласна, все так и есть! Масацугу канонически боится оказаться слабым вообще во всех областях, но обычно ему это не грозит, у него преимущество - и в административной работе, и в интригах. В поэзии был риск, но там он удачно выкрутился с творчеством предков. И только зацикленность на княжне - тот единственный пункт, в котором он знает/считает, что ему ничего не светит, и поэтому никак не перестанет колотиться в закрытую дверь (потому что единственная закрытая дверь) и делает это чудовищно криво...
Но усилий к тому, чтобы разговор пошел под откос, они, по-моему, прилагают поровну.
Уползти его легко: достаточно не поймать, когда он сидит в горах. А хеппи-энд разверни подробнее? Только, наверно, не здесь.
-
-
23.07.2019 в 06:26олько, наверно, не здесь. Понял)