Аффтор был у моря, съел три мандарина из сплошных косточек, записал в тетрадочку Глубокую мысль на подумать, а вместо этого наколотил как бы жар-птичий мини-фанфик. Может быть, его портит то, что он жар-птичий фанфик. А, да, и названия нет.
читать дальше
– Мне нужен пропуск за пределы города.
– За пределы города? Там же ничего нет.
«Жар-птица 2772», сценарий
Они вышли из машины и по рыхлому склону спустились на пляж.
Пустой песок с черными разводами. Пустое море. Слева трубы и башни – приливная электростанция и пара заводов, поднимается белый дымок, а вон там должна быть стройка, новый кусок искусственного побережья. Справа в какой-то нарочитой дымке небоскребы – Северный Метрополис. Почти прямо напротив стояло за облаками бледное солнце. Летел грузовой дирижабль.
– Вот, – сказал Годо, тревожно улыбаясь. Можно подумать, что залив построили по его проекту.
– Эстетика минимализма, – похвалил Рокк.
Годо нахмурился было, но не стал переспрашивать. Его явно прямо-таки разворачивало и притягивало к прибою. А прибой болтался туда-сюда одинаково по всей длине берега. Волна обрастала пеной, плоскими языками облизывала песок и втягивалась, но там уже шла следующая волна. Перед тем, как упасть, волна отбрасывала на себя тень.
Годо подошел почти к самой границе мокрого и сухого песка, опустился на корточки, взял мелких камней, позволил им просыпаться между пальцами.
– Позор, что в воду нельзя. Раньше в море вообще купались, как в бассейне.
– В бассейне обычно прибой настраивают посильней.
Заблестело; это стало немного ярче солнце, и под ним рассыпалось много мелких бликов.
– Мне Ольга рассказывала, в какой-то книжке было, что каждый человек – это море. Поэтому к морю приходишь как к себе в голову, – Годо встал, потянулся, блаженно щурясь, раскинув руки. – Мне нравится.
Солнечная дорожка упиралась в тучу и показывала, где находится горизонт, неожиданно низко.
«Масштаб не тот. Это не я, – подумал Рокк, – или я был о себе слишком хорошего мнения». Он нагнулся, тоже подобрал три камешка, покатал в горсти: приятные, гладкие, кажется, что-то в этом роде продавалось в Гелиополе. Надо заказать, пусть пришлют, а если нет, пусть сделают.
Справа кусок воды выплеснулся внутрь пляжа и течет поперек – странно, что так много и никак не впитывается. Рокк пошел посмотреть, почти сразу выронил один из камней. Поднимать глупо. Через несколько шагов еще один, после чего выкинул последний. «Наверно, отсюда можно извлечь какой-то смысл, если это я».
Волны переговаривались по слогам сзади, спереди, вразнобой. Ах, вот оно что: вода выплеснулась не случайно, море хочет оделить от пляжа длинный ломоть. Там и тут прибой уже дотягивается до гребня этого песчаного ломтя, чтобы перелиться на другую сторону. Может, ветер незаметно стал сильнее?
Спереди вода проточила себе настоящее русло. Сзади надо же, как быстро растекся поток, почти до того места, где Годо – а Годо самозабвенно швыряет камешки, есть такой трехмерный симулятор, чтобы прыгали, важен угол контакта с поверхностью, поэтому те три все равно бы не годились. Попробовать, что ли, тоже...
Очередная волна, вместо того, чтобы остановиться, лизнула его ботинки. Стоило на минуту отвлечься – да стоит отвлечься, всю эту косу зальет!
Торопливо, как будто речь шла не о паре миллиметров дряни, которая при всей едкости ничего не сделает его подметкам, Рокк шагнул с гребня, перепрыгнул через протоку и отбежал еще на пару шагов. Там, где море первый раз пролезло на пляж, была впадина, и на дне шевелился крупный песок. Почему-то казалось, что там глубже, чем в шелковых непрозрачных волнах у горизонта.
Потому что это вода, вот так она выглядит, и вот так будет, если в ней оказаться. Она подхватывает, но не держит, и в ней нельзя дышать. И это не ветер, а прилив.
«И это я, – подумал Рокк. – Я никогда не смогу победить, потому что она размывает меня изнутри».
Он оглянулся на брата. Тот перестал кидать камни и разве что не лез в прибой руками. Впечатление было такое, что он разговаривает с морем, словно ребенок с любимой механической зверюшкой. Неужели он не замечает, не чувствует страха? Или ему нечего бояться, потому что его и так практически нет, пустое место?
Горизонта опять не видно. Пожалуй, зря солнце затянуло тучами, пусть бы лучше блестело, но было потеплее.
«Если к морю приходят как к себе в голову, значит, придем как к себе в голову».
Рокк снова решительно шагнул вплотную к кромке воды и встал к морю лицом. Волна сунулась к ботинкам, но он не шевельнулся: сразу не промокнут, а если облезут, не велика важность.
Море увиливало от взгляда, переливалось. Солнце расплывалось по облакам, как пятно краски. Тяжелые неторопливые реплики прибоя рушились – слева, справа, дальше, ближе, совсем рядом. Рокк прикрыл глаза. Действительно, такое чувство, словно этот звук идет не снаружи, а изнутри. Как будто эти волны всю жизнь ложатся на берег где-то у него в жилах. И если прислушаться, их можно вызвать, и они появятся где угодно, на каком-нибудь скучном заседании Сената, и заглушат весь мир. Может быть, на самом деле он и сидит сейчас на заседании Сената и только думает, что...
– Конец твоим ботинкам, – сообщил Годо с благоразумного расстояния, не заходя в воду сам.
– Черт.
Задумался. Так бы и не заметил до химического ожога. Рокк выбрался на сухое место, повозил ногами в песке, с усилием заставил себя переключиться с далеких предметов на близкие.
– Ну как? Скажи, тут здорово.
– Имеет смысл приехать еще.
Как часто бывало в разговорах с братом, у Рокка появилось ощущение, что в этом лице, в своем лице, он может прочесть что-то важное. Наверно, то же самое, что он искал сейчас в пейзаже – и что, скорее всего, есть в зеркале, но кто же выдержит столько пялиться в зеркало.
Зеркало было очень довольно собой.