Из "Румян и меча", с.322

[nan-says]

1565 год.
Бывший жених княжны убит несколько лет назад по обвинению в измене (не оригинально, зато надежно). Затем пара неудачных военных походов, и в княжеском роду не осталось взрослых мужчин...
Княжне двадцать девять, доносчику тридцать пять.
Много имен, но кто эти люди, не особо важно. Человеческая голова весит около пяти килограммов. Служанка О-Ан - не та женщина, про имя которой я советовалась.

1,8К слов

　　Кагу стояла на мосту. Ночная река с шумом неслась из мрака и уносилась во мрак. Кагу знала, что эта вода впадет в озеро Хамана, и все равно не могла избавиться от ощущения, что наблюдает какие-то непостижимые пути судьбы.
　　– Сестра Юэн, почтенная Дзиро, пойдемте обратно, – придушенным голосом проговорила, держа перед собой светильник, О-Ан. Она осталась служить Кагу и после того, как та приняла постриг. Сейчас она не могла спокойно стоять на месте: только и ждала, что явится призрак или бес. – Как вы не боитесь на мосту ночью?
　　В детстве Кагу пугалась непонятных вещей, являвшихся ей на мостах. Грязные карлики, ростом не больше пальца, которые разбегались от метельщиков под новый год; расплывчатые, бесформенные духи болезней; когда небо закрывали смертоносные стаи саранчи, у нее подкашивались ноги и она не могла ступить ни шага.
　　Но сейчас у нее были другие страхи.
　　«Вот он», – подумала Кагу.
　　Вдали, словно негромкий плеск воды, раздались шаги, едва различимые, несмотря на сандалии. Наверно, такая особенность походки – как идет рядом слуга, освещающий дорогу, было отчетливо слышно.
　　Со стороны замка появился огонек. О-Ан тоже его заметила:
　　– Господин советник...
　　В круг, из которого огонь вытеснил темноту, вступили ноги, потом свет поднялся, и показалось хорошо знакомое Кагу лицо.
　　Даже в эту темную, почти безлунную ночь она издалека догадалась, кто идет: над головой Масацугу и сейчас реял белый карп.
　　«Или это не карп, – подумалось ей. – Он никогда не ныряет в реку».
　　Заметив, что Кагу не удивлена, Масацугу чуть улыбнулся:
　　– Вас не сразу увидишь здесь, черной ночью в черной рясе.
　　– А вам что понадобилось?
　　– Хочу пригласить господина аббата в замок. Надеюсь, он не откажется, учитывая все события.
　　Кагу подумала, что ради одного этого главный советник княжества не отправился бы пешком по ночной дороге. Он хотел с ней поговорить. И понятно, о чем – обсудить самый важный вопрос: кто теперь будет князем.
　　Она смутно предчувствовала, что он появится. Наверно, оттого и ждала на мосту, не слушая причитаний О-Ан. Видения с детства чаще всего являлись ей на мостах, а Масацугу интересовался тем, что она видит.
　　– Что делается в доме почтенного Накано? – спросил он.
　　– Вдова готовится к похоронам. Тело моего дяди Саманоскэ тоже принесли в его особняк.
　　Масацугу задал этот вопрос оттого, что Идзу, жена Накано, была одной из сестер Окуяма, а Саманоскэ был женат на их тетке.
　　Идзу осталась с младенцем на руках. Но с помощью сестер, переживших такую же потерю, она сегодня причесывала и красила голову мужа, омывала тело и укладывала в гроб. То же самое происходило, наверно, в доме Саманоскэ. Повсюду после каждой войны совершался этот обряд, прощание для самых близких.
　　Княгиня-мать, внезапно лишившаяся брата, тоже не оставалась безучастной, она перебралась в дом Саманоскэ, и говорили, что они со вдовой думают похоронить его при храме в его родовом имении.
　　Беда следовала за бедой, точно бусины четок. За прошедшие несколько лет все замужние женщины в роду Окуяма овдовели. В семье Накано еще и осталось четверо детей, оба мальчика совсем маленькие, и им до совершеннолетия было положено пособие из княжеской казны.
　　У княжеского дома больше не осталось воинов-защитников, не осталось и денег, большая часть земель была заложена. О том, что княжество готово рухнуть, будто столп, подточенный червями, Масацугу как советник не мог не знать.
　　Что же он собирался делать? Воспользоваться несчастьем и подороже продать долину Имагаве?
　　«Не позволю», – подумала Кагу.
　　– Масацугу, вам случалось держать в руках человеческую голову?
　　Тот распахнул глаза и велел слуге отойти, решил вести этот разговор без посторонних. Кагу тоже взяла у О-Ан огня и отослала ее в сторону. Светильник из коленца бамбука был самый простой, с такими же ходили селяне. Фонарей, оклеенных бумагой, даже Кагу не могла себе позволить кроме торжественных визитов.
　　– Голова на удивление тяжелая.
　　– Что вы ходите сказать, сударыня?
　　– Казалось бы, умыть и покрасить невеликий труд, но чтобы держать ее на весу, нужны сильные руки. И все равно этим занимаются женщины.
　　Тяжесть головы Наотики пропитала насквозь ее ладони, до сих пор достаточно было вспомнить тот вечер, чтобы ощутить ее кожей.
　　– Всякий раз, когда вы спрашиваете, не видела ли я чего-нибудь, случается беда. Но если не быть пророком, каким считают меня, о беде заранее знает только тот, кто собирается ее подстроить.
　　Масацугу поставил свой светильник на перила – наверно, понял, что беседа затянется.
　　– То есть по вашему мнению я подстроил гибель почтенных Накано и Саманоскэ. Но множество солдат видели, как в них попали вражеские стрелы, а затем копья.
　　– Да, стрела в голову и копье в бок. Идзу едва сумела закрасить раны белилами. Масацугу... – непрекращающийся плеск реки заглушал их голоса, никто посторонний не разобрал бы ни слова. – Я слышала, что дядя Самоноскэ и почтенный Накано погибли на мосту.
　　– И что же?
　　– Обоим стрелы попали в висок.
　　Масацугу замолчал, только шумела вода.
　　– И свои, и враги на мосту либо спереди, либо сзади. Кто-то оказался в реке? Не думаю, чтобы там было такое уж мелководье.
　　– Они могли случайно обернуться в сторону.
　　– Оба сразу? – в голосе Кагу не звучало ни тени обвинения, она говорила спокойно, словно о далеком прошлом. – Дядю Хикодзиро погубил ваш отец, Идзуми-но-ками. Князь Наомори, пожалуй, действительно был убит в бою. Но вот Наотика, затем Инаба-но-ками, а теперь Накано и Саманоскэ... Вы ведете очень рискованную игру.
　　– Все-таки настаиваете, что я виноват? Но вы женщина и провели всю жизнь в долине, вряд ли можете судить о том, что случилось во время сражения.
　　– Можно и не выходя из долины многого достичь, вы тому пример.
　　Это замечание было для Масацугу очень злой насмешкой: хоть он и состоял на княжеской службе, но ни разу не надевал доспехов, не брал меча и не покидал замка Ии.
　　– Но вы правы, я ничего не знаю о войне, – легко согласилась Кагу. – Зато кое-что знаю о вас.
　　Масацугу пораженно взглянул на нее.
　　– Мы знакомы с тех времен, когда вас звали Сабуро, я едва не вышла за вас замуж. Надо ли удивляться, что для меня вы не чужой человек?
　　– Что же вы изволите обо мне знать?
　　– Например, вы отправили младшего брата на службу к морю, в Сакай.
　　Даже густая темнота не могла скрыть, как при этих словах напряглось его лицо.
　　– А другой брат, я слышала от вашей свояченицы Тэру, уехал в Канэибу и забрал тех двух сыновей, которых Идзуми прижил от наложниц. Отчего-то вашим родичам не сидится на месте.
　　Масацугу молчал.
　　– Тэру говорит, что ваш брат хочет перебраться на самый юг и поступить на службу к князьям Мори. Он высоко метит. Или не он, а кое-кто другой.
　　Иными словами, Масацугу испугался, что вскроется его роль в убийстве Наотики и в том, как подозрительно сейчас погибли Накано и Саманоскэ, и что княжеские подданные в гневе решат вырезать всех Оно. Чтобы род не прервался, он отослал братьев в чужие края.
　　Подобно тому, как деревья и травы разбрасывают семена далеко по ветру, младшие Оно покинули долину. Разумеется, не по своему желанию, а потому, что так велел глава семьи.
　　– Откуда столько спешки? Разбежались, точно воры, не дождались почтенных Накано и Саманоскэ из похода. Впрочем, – продолжала Кагу, – у вас ведь так принято. Идзуми-но-ками тоже переселился к нам из Тоёды. Вам, наверно, невыносимо смотреть, как мы поколениями живем на одном месте, женимся на своих и опираемся только на родню.
　　По мосту пробежал ветер, огонь в бамбуковом светильнике заплясал, и вместе с ним, казалось, дрогнула фигура Масацугу. Но Кагу знала, что сам он колеблется гораздо меньше, чем это пламя.
　　Да, вот такой он человек: действует уверенно и безжалостно и даже не боится, что его разоблачат, принял надежные меры на случай неудачи.
　　Если он решит уничтожить княжество Ии, сейчас не было никого, кто бы осмелился дать ему отпор.
　　– Вы это прозрели внутренним взором? – спросил Масацугу, помолчав.
　　– А вы неужели верите в мой дар? Готовы слушать наивную женщину, которая не разбирается в военных делах, замужем не была, детей не рожала, сразу ушла от мира.
　　– Сударыня...
　　– Верить или не верить, решайте сами, Масацугу, но я все видела раньше и вижу теперь.
　　Кагу медленно перевела взгляд с его лица на лоб, потом к собранным на макушке волосам, потом еще выше. Карп тут же по обыкновению вильнул в воздухе движением, похожим на росчерк кистью, и скрылся по направлению к аббатству. Он всегда улетал к священному колодцу.
　　– На что вы смотрите? – голос Масацугу чуть дрогнул.
　　Кагу подумала, что надо внушить ему веру любой ценой. Если позволить этому человеку делать что вздумается, то скоро в опасности окажется жизнь Торамацу, княжеского наследника – а этого нельзя допустить.
　　Ей было очевидно, как именно Масацугу собирается прибрать к рукам долину теперь, когда погиб Накано: объявить правителем малолетнего Торамацу, а самому сделаться его опекуном и принимать все решения. Раньше ему мешали занять этот пост Накано, смотритель замка, влиятельный родич княжеской семьи, и Саманоскэ, который и был опекуном. Но против Саманоскэ, старого вассала Имагавы, не годился способ, которым Масацугу избавился от Наотики. Раз нельзя было прибегнуть к клевете, оставалось убить его во время сражения и списать на врагов.
　　Вот почему через такой странный промежуток времени, полтора года после смерти старого князя, погубивший его союзник восстал против Имагавы: от такого карательного похода Саманоскэ не мог остаться в стороне. Может быть, и само это убийство подстроил Масацугу.
　　«Он, конечно, давно знал, кто из наших соседей тайно сговаривается с Мацудайрой и Такэдой, – подумала Кагу. – И использовал это знание к своей наибольшей выгоде. Причем сам не ступил ни шагу из долины и не получил ни царапины». Его называли трусом, многие вассалы Ии насмехались над тем, что он ни разу не был на войне. «Но если это способ выжить, Масацугу прав. Не всем рубиться меч о меч, можно руководить сражением, не сходя с места».
　　А если не ступать самой на поле битвы, это было по силам и ей, женщине.
　　«Бойся меня еще сильнее, Масацугу. Трепещи, что не обманешь мой пророческий дар».
　　Кагу уже поняла, что странные видения, которые ее посещают, не дают ничего предотвратить. Даже о прорвавшейся плотине ей удалось только сказать селянам, а не остановить потоп. Но незачем было допускать, чтобы об этом догадался Масацугу. Пусть лучше остается в страхе перед ней, пока Торамацу не вырастет, не соберет союзников и не сможет ему противостоять.
　　Кагу постепенно склонялась к мысли, что судьба привела ее в монастырь именно для того, чтобы спасти этого четырехлетнего малыша. Какой бы лютый враг ни пошел войной на долину, хоть Такэда, хоть Мацудайра, он не посмеет покуситься на храмы и причт. Если понадобится, Кагу собиралась отослать Торамацу вместе с матерью в какой-нибудь далекий монастырь. Даже если он пробудет на чужбине десять лет, как Наотика, главное, чтобы не прервался княжеский род.
　　Вот и пришло время ей произнести эти слова:
　　– Масацугу, я собираюсь взять власть.
　　Тот с силой прижал ладонь к глазам, потом кивнул:
　　– Да, ваша светлость.
　　– В первый день нового года я вступлю в замок и объявлю о начале своего правления. Торамацу станет моим приемным сыном, его мать я поселю в особняке Саманоскэ.
　　Все это Кагу решила с одобрения аббата, когда Накано и Саманоскэ отправились в поход. Ей было ясно, что они не вернутся – это было написано на лице у дяди, когда он зашел в замок Ии проститься. Тогда она поняла, что дар предвидения позволяет заглянуть совсем недалеко и показывает лишь то, что вот-вот произойдет.
　　– Вы согласны мне служить, Тадзима-но-ками?
　　Масацугу посмотрел на реку и спросил:
　　– Отчего вы не сердитесь?
　　Кагу прислушалась к себе: гнева и в самом деле уже не осталось. Отчасти потому, что она каждый день прилежно гнала суетные мысли и поддерживала в душе спокойствие. Но на самом деле все события, даже те, что касались ее лично, скользили мимо Кагу, словно вода под мостом. Так было с детства. Может быть, время для нее текло быстрее из-за того, что она видела будущее.
　　Ей вспомнились слова, которые сказал на прощание старый князь.
　　– Никто не увидит дважды с моста одну и ту же воду.