Из "Румян и меча", с.50

[nan-says]

Раз уж я не могу поделиться сериальным каноном "Наоторы", то хотя бы парой страниц из книжной версии, в которой все по-другому.
Вот я перевела кусочек из "Румян и меча".

около 1К слов

1544 год. Первая встреча княжны с антагонистом, ей девять лет.
Шесть сяку – примерно метр восемьдесят. Стишок – не из "Деяний древности", а поздняя вставка в собрание Оно-но Комати. Философ Чжоу Дуньи цитируется прямо по-китайски.
с.50

　　Кагу быстро зашагала к воротам: она решила пойти на замковый холм.
　　Мать сказала, что приезжает знаменитый поэт, но Кагу не заметила, чтобы она готовилась его принимать. Это было странно. Раз он устраивает поэтический вечер, то погостит пару дней, почему же мать не наводила красоту?
　　«Или он поселится не в княжеском доме?» – с сомнением подумала Кагу, и тут послышалась бесцеремонная болтовня служанок:
　　– Говорят, почтенный Сюбаку будет жить в особняке Оно.
　　– Отчего же не у нас?
　　– Может, потому, что его и пригласил по знакомству не князь, а господин советник.
　　– А ведь хозяин долины – его светлость.
　　Женщины переговаривались вполголоса, упиваясь ядом. Тогда, пожалуй, лучше улизнуть через малые ворота. Невольно втянув голову в плечи, Кагу шмыгнула туда.
　　Тут с заднего крыльца княжеского дома вышел какой-то человек.
　　– Кого я вижу! – он сощурил и без того узкие глаза. – Это же княжна Кагу!
　　Одет в неяркий, но нарядный кафтан. Рослый, шесть сяку, если не больше, но лицо молодое. По белому, без загара, лбу можно было догадаться, что взрослая прическа у него недавно.
　　Не из тех, кто ей часто встречался.
　　Кагу недоверчиво насупилась, а юноша отчего-то расплылся в улыбке, словно старый знакомый:
　　– Сколько лет, сколько зим. Ваша светлость совсем выросли.
　　Похоже, он ее хорошо знал. А вот Кагу не имела привычки заглядывать к отцу на собрания советников; с чего бы ей заметить, если взяли кого-нибудь нового.
　　– Не извольте так смотреть, мы же не первый раз видимся. Вы меня просто не узнали без детской челки.
　　Кагу снова, более внимательно, вгляделась в его лицо.
　　– А, это ты, Сабуро.
　　Юноша улыбнулся. Да, это он и был.
　　– Я много времени провел в столице края. Вот отметил совершеннолетие и приехал обратно в долину. Теперь меня зовут Масацугу.
　　Кагу кивнула. Сабуродзаэмон – Оно Масацугу, старший сын Оно Идзуми-но-ками. У него был брат примерно ее лет, и с братом вроде бы дружил Камэнодзё; а Масацугу в этом году исполнилось целых пятнадцать.
　　– Что твой отец, вернулся?
　　– Да. Завтра вместе с почтенным Сюбаку придет сюда из нашего особняка на поэтический вечер.
　　Значит служанки были правы, и этот их Сюбаку поселился у Оно, а не у князя.
　　Внушительной историей род Оно вообще-то не уступал княжескому, уходил корнями в древность, в эпоху Нара, и славился поэтами – к нему принадлежали Оно-но Такамура, Оно-но Комати. Прадед Кагу пригласил Оно в долину к себе на службу. Изначально они жили у озера Бива и сохранили связи с Киото, и прадед, наверно, рассудил, что советник из такой знаменитой семьи придаст ему веса.
　　И действительно, Оно Идзуми-но-ками Масанао, отец Масацугу, старательно поддерживал хорошие отношения с владыкой края, Имагавой Ёсимото, который тоже общался с императорской столицей. Он был даже слишком упорен, настаивал, что княжество не сможет процветать без покровительства Имагавы. Это задевало других советников, которые много поколений служили князьям Ии и состояли с ними в родстве; у них с Идзуми не прекращались споры. А главное, Идзуми возражал против помолвки Кагу с Камэнодзё.
　　«Так вот почему сегодня был сердит мой дядя, – подумала Кагу. – Хоть мы и принимаем столичную знаменитость, ему не нравится, что всем заправляет Идзуми».
　　Даже ей, девочке, было понятно, что дядя и Идзуми враждуют, а отец-князь между ними как между двух огней.
　　– Хорошо, что он быстро добрался: скоро будет дождь.
　　– Дождь, ваша светлость? – Масацугу взглянул на небо. Даже здесь, на юго-востоке, где границы между временами года размыты, в декабре уже отчетливо веет зимой. Случается, что с гор налетает ледяной ветер и пробирает до костей, но сегодня было тепло и солнечно. – По-моему, нигде ни облачка.
　　В самом деле, когда утром Кагу шла к аббатству, к священному колодцу, ей казалось, что со стороны тракта наползает черная туча, но сейчас зимний день был безоблачным. Получается, дождь ей померещился?
　　– Вам снова было видение?
　　Вопрос Масацугу заставил ее стиснуть зубы.
　　– «Маленький пророк в долине Ии». Вы у нас давно видите то, что обычным людям недоступно. Сам его святейшество Мокусо Дзуйэн предрек, что от вас будут зависеть судьбы державы. В столице края восхищались, когда вы предсказали, что на пруду Амаикэ прорвет плотину.
　　Кагу даже на прямой вопрос ничего не ответила. Не оттого, что не хотела – а не знала, как объяснить.
　　Черная мгла обычно, насколько ей удалось понять, предвещала беду: иногда саранчу, иногда моровую болезнь. Мгла появлялась неведомо откуда, неведомо что собой представляла, и невозможно было угадать, какое и когда случится несчастье.
　　Масацугу заметил, что Кагу не хочет говорить, и больше не настаивал, только взглянул еще раз в сторону наружных стен.
　　– Ты тоже пойдешь читать стихи?
　　– Его светлость разрешил. А в столице мне случалось бывать и во дворце его величества Имагавы, – ответил Масацугу не без гордости. В аристократических увлечениях он, похоже, был верен обычаям своей семьи.
　　Про его брата Иноскэ говорили, что он уже мастерски владеет копьем и прославится как фехтовальщик, а Масацугу, наоборот, все детство молча сидел за книжками. Готовился стать советником вслед за отцом.
　　– Княжна, а вы не сочиняете стихов?
　　– Нет, – отрезала Кагу, не задумываясь, и Масацугу посмотрел на нее разочарованно.
　　– Не любите поэзию?
　　– Матушка меня заставила читать «Второе собрание песен», так я на середине заснула. Батюшка счастлив, что нас посетил почтенный Сюбаку, а мне, говоря по правде, интереснее про войну Минамото и Тайра.
　　– Ну зачем вы так? Попробовали бы тоже.
　　Кагу ответила сердитым взглядом: «попробовали бы тоже», еще издевается.
　　– Между прочим, ваше имя взято из «Деяний древности». Когда ваш батюшка сообщил об этом владыке края, тот изволил его весьма хвалить.
　　– Вот как?
　　– И, говоря о классике, я слышал, что почтенный Сюбаку по дороге сюда выбрал темой нашей поэтической встречи лотос.
　　– Лотос? Посреди зимы?
　　Лотосы, как известно, летние цветы. Даже в Асахате, где выращивают лотосовый корень, поля сейчас были пустыми и черными.
　　– Какая связь у лотосов с нашим захолустьем? Где хоть один цветочек?
　　Масацугу ответил самодовольно, словно ждал этого вопроса:
　　– Поэты собираются вместе, как лотосы на пруду, это метафора. Что значит несравненный Сюбаку, какой глубокий образ!
　　Кагу скривилась. Отец в любой свободный день куда-нибудь ехал читать стихи со своими дворянами – неужели они тоже вот так манерничали?
　　И это называется изящество? В таком случае у нее вкусы неизящные.
　　– Я в лотосах больше всего люблю корешки, – заявила Кагу и развернулась прочь. Когда она выходила из малых ворот, Масацугу продекламировал:
　　– «Жизнь коротка. Пусть я растаю, как облако, свой час встречая...»
　　Кагу замерла в недоумении.
　　– «...Но если взгляд твой упадет на омраченный небосвод, пусть затуманится печалью».
　　Это он тоже вызубрил из «Деяний древности»?
　　Растает, видите ли, как облако. Большое достижение наплести в стихах про лотосы, которые даже не цветут. Настоящий воин и в непогоду нашел бы, чем заняться: чистить оружие.
　　Кагу толкнула створку ворот и, не оборачиваясь, парировала китайской цитатой:
　　– «Благородный муж подобен лотосу: чист в грязи».
　　У нее за спиной Масацугу восхищенно всплеснул руками:
　　– Вы победили!